Фильм Сергея Эйзенштейна «Броненосец «Потемкин»» (вышел на экраны 21 декабря 1925 года) считается одной из лучших картин за всю историю кинематографа. Эта рецензия была опубликована в «Вечерке» ровно 92 года назад – 15 января 1926 года.
««БРОНЕНОСЕЦ ПОТЕМКИН»*
Можно сказать с уверенностью – никогда еще на четырехугольном куске полотна, которое называется экраном, никогда еще на целлулоидной пленке кинофильмы** с такой силой, с таким вдохновением не был воплощен ставший почти легендой эпизод революции – восстание на броненосце «Потемкин». <…> только здесь впервые мы видим победоносное устремление, победное овладение сюжетом, который по плечу большой литературе или может быть симфонической музыке. Здесь кино выступает не как незаконное дитя театра и фотографии, здесь мы видим двигающуюся гигантскими шагами новую отрасль искусства.
Пусть здесь чуть отодвинуты достоверные показания свидетелей, но зато мы имеем в броненосце «Потемкин» — героическую песнь, страстный протест против тупой тирании царизма, стремительный порыв к освобождению из рабства. И этот заражающий зрителя героический протест, это овладение зрителем достигается самыми убедительными простыми и вместе с тем неповторимыми приемами. Вот матросы, спящие на палубе в покачивающихся полотняных гамаках, удар по мускулистому, голому телу цепочкой боцманской дудки и черви в мясе, и другие черви, разъедающие огромную, медленно пробуждающуюся страну. В плавучем стальном гробу несколько сот матросов превращены в автомат тупой, царской муштровкой. <…> Но ветер пятого года проникает и сюда за непроницаемые переборки и в броневые башни. Приказ о расстреле зачинщиков. Брезент, этот смертный саван, которым закрывают матросов, и команда «по брезенту – пли!». И вдруг исступленный крик Матюшенко «братья!», и колеблются направленные в брезент винтовки учебной команды, и вдруг разрыв вековой цепи: муштра, устав, присяга – все разбито вдребезги, взорвано и летит за борт вместе с тюремщиками в погонах и кортиках. <…>
Затем смерть матроса Вакулинчука. Он, Вакулинчук, не картинный трафаретный герой, не красный Зигфрид, которого долго выдавали за революционера и почти обратили в скучную маску театр и кино нашего времени. Это большой, сильный, трогательно простой человек, и вот почему его смерть и последний рейс на траурном катере по-настоящему трогает и печалят зрителя. <…>
И вот весь огромный охваченный негодованием и радостью город, город, который впервые за всю историю страны видит красный броненосец на рейде. Эти сотни треугольных парусом, устремляющихся к стальным бортам броненосца, эта первая любовь портового и фабричного города к вооруженному матросу революции, к вооруженному кораблю революции.
Тысячи протянутых рук, затуманенные слезой радости глаза, исступленные речи, призывающие к свержению царизма и желанный, победный флаг революции, красный флаг на мачте. Он действительно красный, действительно алый не только потому, что он выкрашен в алый цвет в фильме, а потому, что его хотел увидеть красным зритель <…>
Расстрел на одесской лестнице. Тупой, упорный шаг вооруженных автоматов, спускающихся со ступеней, шаг за шагом, методически расстреливающих женщин и детей. Паника и гибель беззащитных, безоружных людей, и тогда говорят пушки «Потемкина», и каждый снаряд – это возмездие. Затем финал картины.
Революционные эпизоды, которые кончались поражением восставших, как бы гениально они ни были воплощены в искусстве, в финале всегда понижали подъем зрителей. <…> В фильме «Броненосец Потемкин» финал – нарастание событий <…>, радостная победа – отступление адмирала и командиров эскадры не перед пушками «Потемкина», а перед сигналом «братья, присоединяйтесь к нам».
На этой моральной победе, на этом моменте, когда матросы черноморского флота оказались настолько сильными, чтобы не стрелять по «Потемкину», но не имели достаточно сил, чтобы стрелять по своим командирам, кончается фильма. И «один против всех», броненосец «Потемкин» рядом с маленькой и такой трогательной миноноской №225 проходит мимо всей эскадры и уходит в море, в историю, чтобы прийти через двенадцать лет воплощенный в крейсере «Аврора», в красном революционном флоте Черного и Балтийского морей.
Будут много говорить о замечательных деталях фильмы, о замечательном использовании броненосца, этого сложнейшего соединения механизмов и людей, о замечательно снятом морском тумане и многом другом. Но главное достижение Эйзенштейна – это умение выдвинуть на первый план значение вещей, которые он превращает в незабываемые, значительные, действующие символы.
Через семь или восемь лет после восстания пишущий эти строки был на броненосце «Потемкин», который назывался «Пантелеймон». Там был пудель, который принадлежал офицерам броненосца и жил в кают-компании. Он был единственный живой свидетель восстания <…> И офицеры его выдрессировали так, что он бросался на каждого матроса. Так офицеры, проходя по стальному лабиринту броненосца, всегда имели наготове оружие.
Давно не было никого из старой команды <…>, и все-таки каждая медная поручня, каждая вещь на броненосце напоминала о мятеже, о восстании <…> И этот скрытый смысл вещей и машин, которые умеют говорить, умеют призывать к восстанию, к борьбе, которые сами как бы принимают участие к борьбе, сумел показать Эйзенштейн. Просто и значительно показав людей и машины, он создал героическую песнь о «Броненосце Потемкине», равной которой не было и нет.
Лев Никулин»
На фото афиша фильма «Броненосец Потемкин. 1905. Выставка «Сергей Эйзенштейн. Монтаж аттаркционов».
*И в заглавии статьи, и в тексте название броненосца в кавычки не ставится. В современных источниках фильм называется «Броненосец «Потемкин»».
**Киноленты довольно долго называли словом женского рода – «фильма».